письмо политзаключенному

привет, это я, пишу тебе с опозданием, хотя у тебя там, наверное, столько времени, что опоздать никуда невозможно

знаешь, память — несовершенный носитель

из моей памяти одно за другим стираются старые здания, их фасады сыпятся, раскладываются на слова

«нежно» «люблю» «ненавижу» «тревожно»

словно лучи прошли через тонкую призму

если спросить у Гугла, чем знаменито Лефортово, он ответит: редкими памятниками московского конструктивизма

иногда вслед за зданиями я теряю лица

но твоё я помню

я помню его, когда счастлива, и помню, когда я хочу забыться, когда ложусь спать, когда наливаю кофе, по поводу и невзначай

я по тебе

я скучаю по тебе так, как скучают по дому, как скучают по юности и по тому, чего никогда не было, но должно, должно было быть

и думая о тебе, я падаю так, как падают в кому, где можно застрять в надежде проснуться и в невозможности просто уйти

и за это

за это меня прости

я люблю страну, как любят мечту из детства, как любят надежду и тех, кого у тебя не было, но должны, должны были быть

эта любовь, как когда фонари и снежно, завтра на площадь, и фары машин сливаются в красную нить

«никогда не забыть» но память — не самый надёжный носитель

как влюбленное сердце, как материал в интернете

что мы кричали? «Россия будет счастливой» кто это — «мы»? России несчастные дети

так вот, я пишу тебе с опозданием, руки касается тремор, дурацкое дело.

три года войны и

четыре тысячи километров

отделяют мое тело от твоего тела

а я только помню, как, забывшись, летела на снежные улицы, где был хор, там теперь тишина

скажи мне, что ждёт нас, в февраль заключённых зэков, что станет, если наступит весна?

Всё то же?

в Берлине протесты в Тбилиси треды в ООН хороводы

твой космический шаттл бороздит совсем иные планеты

ты свободен

и я когда-нибудь буду свободна.

Февраль, 2025

Из цикла «20 скороговорок из 2020-х» Упражнения для всей семьи на тренировку дикции и сердечной мышцы

рас-че-ло-ве-чен-ный человечек висит на верёвочке и качается. у него ни лица, ни сердца, ни почек, ни печени — потому что нечего!

у него это все вынули, выкорчевали, сняли, как будто плёночку, как обертку батончика. чтобы в голову нам не пришло опрометчивое: будто там в самом деле висит человечек. чушь!

это так, какое-то одноклеточное, невзрачное, как червяк, ничейное, чёрное. и не любит он никакую девочку и никакого мальчика, ничего вообще. он — это что-то злое и обречённое, пришедшее нас изувечить и к очагу принести чуму. и вот только не начинайте своё «почему». так повелось сначала и будет вечно.

человечек, у меня это всё засело в печёнках, печёт виски, надоело до чёртиков! человечек, я очень очень хочу помочь. только чем? нам с тобой обоим пророчат ночь.

чмокну на ночь любимого мальчика, чмокну мать. а с рассветом твои человечки нас придут убивать.

2024

Колыбельная для Родины

спи-засыпай моя милая родина мать-мать глазки закрой а я буду тебе петь-петь солнце твоё чёрным блюдечком катится вспять-вспять травушку гладит твоя ядовитая плеть-плеть

нам от тебя по смородине-реченьке плыть-плыть тем, кто не научался могилочки ко-пать детки твои не вереск а волчия сыть-сыть всё-то нам, что не море — болотная падь-падь

спи-засыпай убиенная родина мать-мать горсточку пепла в лицо да в последний путь-путь с нами тебя провожает в медалях рать-рать им на твоих останках железо гнуть-гнуть

им из останков войны твоей, матушка, пить-пить весточки жёнушкам дома подарочки — тишь-гладь серп из свинца перережет прядёную нить-нить в цинковом платье им чёрные колосы жать-жать

люли ой люли уснувшая родина мать-мать детушки плачут сосут твою мёртвую грудь-грудь их обманули да как же им было знать-знать что с молоком впитали они твою ртуть-ртуть

2024

великий исход

в анкете на репатриацию спрашивали мой «город исхода», подразумевая, я полагаю, из какой зловонной дыры, из какого жестокого края я начинаю свой путь босиком в страну, текущую молоком и выстроенную из мёда.

когда я была малышкой, меня растил иудейский бог, отец вселенной, который, как и большинство отцов, был молчалив, своенравен, жесток. и никогда не ходил на мои концерты. когда я стояла на сцене, глядя на яркие вспышки, я всё надеялась в темноте увидеть его лицо, которого там не было.

я не стояла у алтаря, не надевала белое. белое пачкалось об асфальт, трещало по швам в проклятом городе, из которого я изошла.

негасимые окна домов становились с рассветом тусклыми. я ходила по городу русской еврейкой, ходила еврейской русской. вавилонской блудницей и дочерью диких болот. каким же он будет? мой великий исход.

будет ли куст гореть, будет ли деспот плакать сжимая в руках тельце первого сына? а воды реки — в кровь, пусть народ ликует. за их сыновей полагается в дар машина. за наши жизни не полагается ничего.

когда чьи-то нежные руки пустили меня по водам Москвы (а не Нила), я не плыла к спасению.

сразу пошла на дно.

а потом оттолкнулась, выплыла и пробилась ростком. через битые стекла, горящий бензин, грязные храмы, чёрный асфальт и бетон. и в каждом выдохе смога я обретала жизнь. и в каждом неловком шаге я обретала дом, обречённое братство.

жители моего города лучше других знают, что такое всю жизнь каждый день выходить выходить выходить выходить из рабства. и каждый день всё равно в нем оставаться.

каждый из нас засыпает и видит сон: город горит. вместе с ним горит фараон. и навсегда кончается чьё-то детство. и навсегда стихает кошмарный сонм, нас давно оглушивший.

позади меня красное море и бурный шторм. впереди меня ворота в град золотой с вывеской сверху: «милая дочь, с возвращением домой», а маленьким шрифтом внизу: «ты всегда здесь останешься лишней».

я делаю шаг вперёд. на песке оставляю след. нам вернуться в свой дом, даже если дороги нет. по чужим проклятьям и по слезам. год за годом. и так целых сорок лет.

2022